Похороны империи - Страница 20

Горбачев так не хотел очередного публичного унижения, но Ельцин понимал, как важно убрать Моисеева. Поэтому прямо заявил, что не уйдет, пока Михаил Сергеевич не решит вопрос о новом министре обороны. Горбачев вызвал к себе Моисеева. Когда генерал вошел в его кабинет, Горбачев пояснил, что присутствующий здесь Борис Николаевич считает, что генерал принимал участие в организации и работе ГКЧП. Моисеев выслушал упреки молча, не возражая и не споря. Ельцин протянул записку с номером телефона Горбачеву. Тот поморщился и набрал номер. На другом конце ответил старший лейтенант, который был уже заранее предупрежден о таком звонке. Горбачев представился. Было слышно, как тяжело дышал старший лейтенант, невольно оказавшийся заложником такой опасной ситуации. Михаил Сергеевич включил громкую связь.

– Чем вы сейчас занимаетесь? – поинтересовался он.

– Мы получили указание нового министра обороны об уничтожении всех шифровок, связанных с августовскими событиями, – заученно ответил старший лейтенант.

– Вам все понятно? – посмотрел на Моисеева Горбачев.

Моисеев все понимал. Он мог бы сказать, что это явная подстава, глупая провокация, которую нельзя принимать всерьез. Мог пояснить, что это не его уровень, и старшему лейтенанту не может быть известно о приказах министра обороны, что шифрограммы все равно не уничтожаются, а хранятся в памяти компьютеров, что он, как первый заместитель министра обороны, был обязан выполнять приказы своего командира – маршала Язова. Он мог многое сказать. Но он был настоящим офицером и порядочным человеком, поэтому не стал оправдываться, понимая, что решение уже принято. Горбачев посмотрел на него, словно ожидая, что тот все-таки попытается оправдаться, и даже не представляя, какую роковую ошибку сейчас совершает. Возможно, самую главную в своей жизни. Если бы Моисеев остался руководителем Министерства обороны, ход истории мог быть бы другим. Заменивший его генерал-полковник Шапошников еще сыграет свою особую роль в истории распада. Но ничего этого никто из троих собравшихся в кабинете президента людей еще не знал.

– Идите, – разрешил Горбачев, понимая, что Моисеев больше ничего не скажет.

Через несколько дней генерал Моисеев, пятидесятидвухлетний генерал армии, будет уволен в запас. Но Кобец не станет министром обороны. Вместо него эту должность займет командующий ВВС генерал-полковник Шапошников. В КГБ будет решено послать Бакатина, который до Пуго возглавлял Министерство внутренних дел и был генерал-лейтенантом, а в само МВД Ельцин предложит Баранникова. «Опрокинутый» Горбачев согласится на все назначения. И это снова будет его большой ошибкой, уже по третьему кругу. Бакатин проявит себя на должности не просто некомпетентным руководителем, он начнет разваливать органы КГБ, а апофеозом его воинствующего непрофессионализма станет сдача США документов о системе прослушивания в строящемся американском посольстве. Этот шаг вызовет такое единодушное неприятие Бакатина, что он будет вынужден вскоре уйти из органов госбезопасности.

Баранников попытается в конце года даже объединить бывшие союзно-республиканские МВД и КГБ в единое суперминистерство безопасности и внутренних дел, но уже через месяц эта структура ликвидируется, и он останется в кабинете Андропова – Крючкова руководителем Министерства безопасности. А еще через два года будет снят по обвинению в коррупции и затем выступит уже против самого Ельцина.

Последний вопрос был о министре иностранных дел СССР. После недолгого обсуждения Горбачев и Ельцин решили остановиться на кандидатуре Бориса Панкина, посла в Чехословакии. В своей книге «Исповедь президента» Ельцин неправильно написал, что Панкин был послом в Швеции. На самом деле в этот момент Панкин работал послом в Чехословакии.

Возможно, сама жизнь Бориса Дмитриевича Панкина могла стать сюжетом интересного психологического исследования. Родившийся в столице далекой Киргизии, этот мальчик сумел поступить на факультет журналистики МГУ. Блестящий, умный, начитанный, он стал главным редактором «Комсомольской правды» уже в тридцать четыре года и возглавлял ее в течение восьми лет. Но в семьдесят третьем его неожиданно перевели на канцелярскую работу – на малозначащий пост председателя правления Всесоюзного агентства по авторским правам. И это после начала такой карьеры! Он просидел в этом агентстве лучшие годы своей жизни, почти десять лет – с семьдесят третьего по восемьдесят второй. И только когда ему было уже за пятьдесят, он получил назначение послом в Швецию: сказались его старые связи с бывшими комсомольскими работниками. В Стокгольме он проработал еще восемь лет, и затем его перевели в Прагу. Панкин понимал, что это последнее назначение, отсюда только на пенсию, ведь формально он уже достиг пенсионного возраста. Более того, ему об этом уже прямо говорили в коридорах МИДа. И поэтому он так решительно и бескомпромиссно выступил против созданного ГКЧП. Хотя, безусловно, это был человек демократических воззрений, оставшихся у него еще со времен комсомольской юности. Но в качестве министра иностранных дел он выглядел более чем странно. За два с небольшим месяца своего пребывания на этому посту он запомнился только «охотой на дипломатов», выискивая, кто из них мог поддержать решения ГКЧП. Конечно, подобное поведение вызывало раздражение и недоумение многих дипломатов. Панкин был слишком долго вне страны, слишком долго ждал этого назначения и оказался просто не готов к подобной должности. Он еще успеет поработать послом в Великобритании, но в сентябре девяносто третьего уже сам Ельцин отправит его в отставку.